"Загадка женственности"[«The Feminine Mystique»] - Бетти Фридан

Я получила стипендию, стала учиться, но следующей весной под чужим калифорнийским солнцем, в другом колледже вновь встал этот же вопрос, и я никак не могла выбросить его из головы. Я вновь успешно прошла конкурс на другую стипендию, которая предоставляла мне возможность заниматься диссертационным исследованием, посвятить себя карьере профессионального психолога. «И это является моим истинным призванием?» Необходимость принятия решения буквально ужаснула меня. В течение многих дней я жила под гнетом неразрешимой проблемы, будучи не в состоянии думать о чем-либо другом.

Вопрос не столь важен, внушала я себе. Ничто не имело для меня большего значения в тот год, чем любовь. Мы бродили по холмам в Беркли, и мой друг сказал: «Из этого ничего не получится, я никогда не смогу получить такую же стипендию, как ты». Могла ли я себе представить, что буду поставлена перед окончательным выбором: если я соглашусь на эту стипендию, то со мной останется только холодное одиночество того дня. Я с облегчением отказалась от стипендии. Но позже, в течение многих лет, я не могла прочитать ни строчки из научных работ в той области, которая, как я когда-то думала, будет уделом всей моей жизни. Напоминание о потере было слишком болезненным.

Я никогда не могла объяснить себе и другим, почему я отказалась от этой карьеры. Я жила только настоящим, работая в газете, и не имела какого-либо конкретного плана на будущее. Я вышла замуж, родила детей и жила как провинциальная домохозяйка, соответствуя мифу о женском предназначении. Но меня постоянно преследовал один и тот же вопрос. Я не видела цели в жизни и не могла успокоиться, пока в конце концов не нашла на него свой ответ.

Разговаривая со старшеклассницами в колледже Смита в 1959 году, я обнаружила, что этот вопрос не менее мучителен для девушек и в настоящее время. Но они дают на него ответ, до которого мое поколение додумалось, только прожив полжизни и осознав, что в действительности он вовсе не является ответом. Девушки, в основном старшеклассницы, сидели в гостиной колледжа и пили кофе. Вечер напоминал те времена, когда я сама была старшеклассницей, кроме, пожалуй, того факта, что сейчас у многих девушек были кольца на левой руке. Я спросила своих собеседниц, что сидели поближе ко мне, кем они хотят быть. Те, что были помолвлены, говорили о предстоящих свадьбах, квартирах, желании найти работу секретарши, пока их мужья не закончат учебу. Другие, после некоторого отчужденного молчания, говорили уклончиво о той или иной работе, о продолжении учебы, но ни у кого из них не было конкретных планов. Блондинка с хвостиком спросила меня на следующий день, действительно ли я поверила всему тому, о чем они говорили мне накануне. «Все это было неправда, — сказала она мне. — Нам не нравится, когда нас спрашивают, что мы собираемся делать. Никто из нас этого не знает. Никто даже не хочет думать об этом. Больше всего повезло тем, кто собирается сразу после окончания школы выйти замуж. Им не надо задавать себе этот вопрос».

Но в тот вечер я заметила, что, пока я расспрашивала одних девушек, другие, уже обрученные, сидели молча у огня и выглядели не слишком довольными. «Они не хотят думать о том, что их жизнь должна измениться, — сказала моя собеседница с хвостиком. — Они знают, что им в жизни не понадобится образование, которое они получили. Они станут женами и матерями. Вы можете сказать, что надо продолжать читать книги и интересоваться общественной жизнью. Но это не одно и то же. Это не дает роста. Когда ты знаешь, что должен оставить учебу и в дальнейшем к ней не вернешься и не сможешь использовать полученные знания, тебе становится очень грустно».

А вот что рассказала мне зрелая женщина, жена врача, мать троих детей, окончившая колледж пятнадцать лет назад, с которой я беседовала за чашкой кофе у нее на кухне в Новой Англии:

«Трагедия состоит в том, что никто не посмотрел нам в глаза и не сказал, что мы сами должны решить, что хотим еще в этой жизни, кроме того, чтобы быть только женой и матерью. Я никогда не думала об этом серьезно до тридцати шести лет. Муж мой был очень занят на работе и не мог уделять мне внимание каждый вечер. Все три сына целый день проводили в школе. Я продолжала попытки родить еще одного ребенка, несмотря на различие резус-факторов. После двух выкидышей врачи запретили мне беременеть. Я думала, что мое развитие, моя эволюция прекратились. С детства я знала, что, когда вырасту, пойду учиться в колледж, а потом выйду замуж. Вот и все, что обычно знает девочка о своей будущей жизни. После замужества муж целиком заполняет твою жизнь и решает все за тебя. И только став женой врача и ощутив одиночество, пережив постоянное раздражение на детей, потому что они не могли заполнить всю мою жизнь, я поняла, что у меня должна быть собственная жизнь, которую я должна сделать сама. Мне нужно было решить, кто я на самом деле. Я еще не завершила своего развития. Но мне понадобилось десять лет для того, чтобы понять это».

Загадка женственности позволяет и даже способствует тому, чтобы женщина не задавалась вопросом, кто она такая. Загадка женственности таит один ответ на вопрос «Кто я?»: «Жена Тома. Мать Мэри». Но я думаю, что загадка женственности не имела бы такой власти над американскими женщинами, если бы они не боялись заглянуть в ту ужасную пустоту, которой представляется им период после достижения двадцати одного года. Дело в том — как давно это так, я не знаю, но дело действительно обстоит именно таким образом для женщин моего поколения и для современных девушек, — что у американской женщины нет собственного «я», которое сказало бы ей, кто она, кем она может стать и кем она хотела бы быть.

Нивелированный образ женщины, представленный на страницах журналов и телеэкране, способствует более успешной продаже стиральных машин, миксеров, дезодорантов, моющих средств, омолаживающих кремов для лица, краски для волос. Но суть этого образа, на создание которого компании тратят миллионы долларов за телевизионное время и за место для рекламы, заключена в следующем: американские женщины уже не знают, что они собой представляют. Им крайне необходим новый образ, который помог бы им найти себя. Исследователи мотивированного поведения постоянно напоминают рекламодателям о том, что, поскольку американские женщины не знают, кем они хотели бы быть, они смотрят на этот глянцевый образ и подгоняют под него всю свою жизнь. Они пытаются создать тот образ, который не походил бы на их матерей.

В мое время многие из нас знали, что не хотят быть такими, как наши матери, даже если мы любили их. Мы не могли не видеть их разочарования. Понимали ли мы это или только сердились на них за их грусть, чувство пустоты, которое заставляло их слишком крепко держаться за нас, пытаться жить нашей жизнью, управлять жизнью наших отцов, тратить дни, посещая магазины или стремясь получить вещи, которые, видимо, никогда их не удовлетворяли, как бы дорого они ни стоили? Как это ни странно, многие матери, которые любили своих дочерей, — и моя мать в том числе — сами не хотели, чтобы их дочери были похожи на них. Они знали, что нам надо чего-то большего.

Но даже если они очень хотели, настаивали, боролись за то, чтобы помочь нам получить образование, даже если они говорили с тоской о карьерах, которые были им самим недоступны, они не могли дать нам образ нашего будущего. Они могли только внушить нам, что их жизнь была совершенно пустой, поскольку была замкнута исключительно на доме; что недостаточно иметь детей, готовить еду, следить за одеждой семьи, играть в бридж и заниматься благотворительностью. Любая мать могла сказать своей дочери, внушить ей: «Не будь только домохозяйкой, как я». И дочь, чувствуя, насколько ее мать была разочарована и не удовлетворена, несмотря на любовь мужа и детей, думала про себя: «Уж я-то смогу добиться того, чего не смогла получить моя мать, я состоюсь как женщина». Но извлечь урок из жизни своей матери она не смогла.

Недавно, интервьюируя девушек старших классов, многообещающих и талантливых, которые внезапно прервали учебу, я увидела новые стороны проблемы женской ортодоксальности. Сначала мне показалось, что эти девушки просто следуют извилистым путем женской приспособляемости. То они интересовались геологией и поэзией, теперь были заинтересованы только в том, чтобы завоевать признание: найти себе мальчиков, которым бы они нравились. Они пришли к выводу, что лучше быть такими, как все. Познакомившись с ними поближе, я поняла, что эти девушки настолько боялись походить на своих матерей, что совершенно не могли представить себя взрослыми. Они боялись вырастать. Вот почему они во всех мелочах подражали какому-нибудь надуманному популярному образу, подавляя в себе самое лучшее из страха стать женщиной, похожей на мать. Одна такая семнадцатилетняя девушка рассказала мне:

«Я очень хочу быть такой же, как другие девушки. Я никак не могу преодолеть чувства, что я неофит, непосвященная. Когда мне надо встать и пройти через всю комнату, мне кажется, что я только учусь ходить или что у меня какой-то сильный недуг и я никогда не выучусь ходить. После школы я иду в ближайшее место наших постоянных встреч и часами сижу там, разговаривая об одежде, прическах, об особенностях людских характеров, но мне это совсем не интересно, и я делаю над собой огромное усилие. Но я выяснила, что могу им нравиться. Для этого надо делать то, что делают они, одеваться, как они, говорить, как они, и не делать ничего, чего бы они не делали. Мне кажется, я даже внутренне стараюсь не отличаться от них.